Кто дух зажёг, кто дал мне лёгкость крылий?
Кто устранил страх смерти или рока?
Кто цепь разбил, кто распахнул широко
Врата, что лишь немногие открыли?

Века ль, года, недели, дни ль, часы ли
(Твоё оружье, время!) - их потока
Алмаз и сталь не сдержат, но жестокой
Отныне их я не подвластен силе.

Отсюда ввысь стремлюсь я, полон веры,
Кристалл небес мне не преграда боле,
Рассёкши их, подъемлюсь в бесконечность.

И между тем, как все в другие сферы
Я проникаю сквозь эфира поле,
Внизу - другим - я оставляю Млечность.

...Джордано Бруно рос в монастыре. Тайком
Читал Ван-Гельмонта и Регио-Монтана.
Кадильниц хриплый звон и гул органа днём
Он слушал. Ночью труд и мысль. А утром рано
Поёт животное вселенной за окном,
Смеётся девушкой, жужжит листвой платана.
Столетий лопасти проносит колесом
Неисчерпаемый, живородящий дом.

...Тогда он в ереси был обвинён. Но вскоре
Он свищет плетью в лад неслыханным словам
О небе и земле. То в школе, то в соборе
Громя попов, а то - рукой, сквозь копья рам,
Нагнувши клён планет к скамьям аудиторий,
Он весть свою понёс торговым городам,
Где шкуру мир менял, где мысль роилась гуще.
И был сожжён живым, чтоб вслед за ним идущий,

Сжав горсть его золы в суровом кулаке,
Поклялся быть неукротимым!..

"Ковчег под предводительством осла -
Вот мир людей. Живите во Вселенной.
Земля - вертеп обмана, лжи и зла.
Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка -
И далека. Люблю и смех и радость,
Но в радости моей - всегда тоска,
В тоске всегда - таинственная сладость!"

И вот он посох странника берёт:
Простите, келий сумрачные своды!
Его душа, всем чуждая, живёт
Теперь одним: дыханием свободы.

"Вы все рабы. Царь вашей веры - Зверь:
Я свергну трон слепой и мрачной веры.
Вы в капище: я распахну вам дверь
На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.
Мы остановим солнце Птолемея -
И вихрь миров, несметный сонм планет,
Пред нами развернётся, пламенея!"

И он дерзнул на все - вплоть до небес.
Но разрушенье - жажда созиданья,
И, разрушая, жаждал он чудес -
Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта
В мир откровений радостных уносит.
Лишь в истине и цель и красота.
Но тем сильнее сердце жизни просит.

"Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,
Поющая над старой звонкой лютней!
Я мог твоим быть другом и отцом...
Но я один. Нет в мире бесприютней!

Высоко нес я стяг своей любви.
Но есть другие радости, другие:
Оледенив желания свои,
Я только твой, познание - софия!"

И вот опять он странник. И опять
Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго
Его лицо. Враги, вам не понять,
Что бог есть Свет. И он умрёт за бога.

"Мир - бездна бездн. И каждый атом в нём
Проникнут богом - жизнью, красотою.
Живя и умирая, мы живём
Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей
Не эту ль Жизнь и Радость отражали?
Ты, солнце! вы, созвездия ночей!
Вы только этой Радостью дышали".

И маленький тревожный человек
С блестящим взглядом, ярким и холодным,
Идёт в огонь. "Умерший в рабский век
Бессмертием венчается - в свободном!

Я умираю - ибо так хочу.
Развей, палач, развей мой прах, презренный!
Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! -
Он мысль мою развеет по Вселенной!"

Трудно найти ключ к своедумцу.
Не помогает демонстрация инструментов пыток:
Он их описывал,
Он настаивает на своей враждебной точке зрения,
Что Земля вращается.
Допрашивающие своим ушам не верят.
В застенке он агитирует монахов,
Как будто они не знают, где обитель бога.
Пытки не помогают: он поёт аллилуйя.
Как быть с таким? Ад его не примет -
Сжечь - единственный выход, но это не ново.

Даже в малые истины
            людям не сразу верится.
И хотя моя истина
            так проста и неоспорима,
но едва я сказал им,
            что эта планета вертится,
я был тотчас же проклят
                 святыми отцами Рима.

Вышло так, что слова мои
                 рушат некие правила,
оскверняют душу
               и тело бросают в озноб.
И стал я тогда
              опасным агентом дьявола,
ниспровергателем
                  вечных земных основ.

На меня кандалы не надели,
                  чтоб грёб на галере,
свой неслыханный грех
       искупая в томительном плаванье,
а сложили костёр,
             настоящий костёр,
                          чтоб горели
мои грешные кости
          в его очистительном пламени.

Я заглатывал воздух
                ещё не обугленным ртом.
Сизоватым удушливым дымом
                      полнеба завесило.
Поначалу обуглились ноги мои,
                               а потом
я горел, как свеча,
          я потрескивал жутко и весело.

Но была моя правда
                  превыше земного огня
и святейших соборов,
          которыми труд мой не признан.
О природа,
        единственный бог мой!
                          Частица меня
пребывает в тебе
               и пребудет
                       отныне и присно!

Остаюсь на костре.
           Мне из пламени выйти нельзя.
Вот опять и опять
              мои руки верёвками вяжут.
Но горит моё сердце,
              горит моё сердце, друзья,
и в глазах моих тёмных
                горячие искорки пляшут.

Пойди и ляг на траве сырой
и слушай полёт Земли,
и книгу закрой, и глаза открой,
и видеть глазам вели.

Увидишь солнце над головой,
услышишь времени дрожь ?
и ты ощутишь, что ты живой
и вместе с Землей живёшь.

И хочется жить, и к черту тьму,
и солнце так хорошо!..
Земля вращается потому,
что Бруно на смерть пошёл.

                               Я умираю мучеником добровольно и знаю, 
                               что моя душа с последним вздохом вознесётся в Рай!
                                                                (Джордано Бруно)

Средневековье. Камера сырая.
Отверстие на каменной стене.
Через решётки к небесам взывая,
Лежит ученый тихо на спине.

Зима. Февраль, семнадцатое, холод.
И год трагичный - тысяча шестьсот.
"К сожжению!" - ударил в зале молот
На лбу судьи холодный виден пот.

Открылась дверь и вот вошёл священник:
"Наука Ваша - ересь: отрекайтесь!" -
Джордано: "Ваша милость, я Ваш пленник,
Но одолеть науку не пытайтесь...

Пройдет немало лет, но мир узнает
Что знания - нужны, как и вода.
И Рим неправоту свою признает
Пусть через месяц, может - и года...

- На колени ересиарха! –
Низкорослый и тонкоскулый,
Разостлав баритона бархат,
Кардинал зачитывал буллу.

И когда, дыханье растратив,
Он облизывал узкие губы,
Дисканты папских кастратов
Уносили молитву под купол.

И гремело сквозь хор писклявый:
- Ты клеймом сатанинским мечен,
Пусть возьмёт твою душу дьявол,
Пусть сгоришь ты в геенне вечной!

Проходили долгие сроки,
Сгнили буллы, в архивах сгинув,
Зацвела зелёная окись
У богов на бронзовых спинах,

Но сквозь темень веков кромешных
Для грядущего светлого века,
Корчась в муках, пылает грешник
Добела раскалённой вехой

И выкуривает сладостный ладан,
Обжигая высшие сферы,
Дантов пламень, кипенье ада,
Запах фосфора, запах серы.

И, продрав атмосферы космы,
Натянув приводные ремни,
Вектор века направлен в космос,
В бесконечность Пространства и Времени.

Он сказал, что множество есть миров.
И не только в космосе, но и в нас!
Напугал догматиков-стариков.
Их мирок - единственный! - так потряс.

Разве же представить они могли,
чтоб весь мир бояться их перестал.
Им смиренно кланялись короли,
а теперь шатается пьедестал.

"Где твое раскаянье, еретик?!
Отрекись немедленно от всего!" ...
Он упорствовал до конца пути,
ведь сомнений не было у него.

Он же верил - там за звездой звезда!
Он же знал - мы в космосе не одни!
Всё вокруг в движении и всегда
будут нас вести истины огни.

Божественный промысел был таков -
от начала и до скончанья лет
для души, для разума, для миров
совершенству в жизни предела нет.

Было инквизиторам не до сна,
кардиналам было не по себе.
Им такая истина не нужна:
"Каждый - сам хозяин своей судьбе!"

Злоба, затаённая на века,
на четыре сотни безумных лет,
так была ужасна и велика,
что ему - и ныне! - прощенья нет.

Кампо де Фиоре плыла в дыму.
Языки огня поднимались ввысь.
Небо опустилось сказать ему:
"Бруно, ты не зря прожил эту жизнь.

Ты один из первых, кто понял суть,
понял сердце мира. Теперь, смотри -
в клетку не удастся людей вернуть.
Истина твоя - бог у вас внутри."

Он сгорел на костре
            за науку о дальних мирах...
Не стерпели пигмеи
            его дерзновенных открытий!
Им спокойнее жить,
            с головою зарывшись во прах,
От пространственных зорь
            за стеной отрицаний укрыться.

Он раздвинул наш мир
            за предел галактических звёзд
И Космический Разум
            размерами не ограничил;
Но построил меж Ним
            и земным пребыванием мост,
Уводящий за скудные догмы
            воззрений привычных.

О, какой безграничной
            взлетала крылатая мысль
В беспредельные дали,
            что ввысь от Земли увлекали,
Открывая нам замысел Высший
            и внутренний смысл
Очевидности плотной,
            чтоб мы до Небес дорастали.

...Теории Коперника резонно 
Сумел до бесконечности Вселенной 
Раздвинуть, как не физик и учёный - 
Одной лишь только мыслью дерзновенной.
Писал он поэтически картину, 
Далёкие планеты звёзд - стихами!
Абсурдно осудили за гордыню 
И размышления сочли грехами.
Поэт! - известны нам его сонеты, 
А сатирический талант особо, 
С иронией давал другим советы, 
И в даль миров смотрел без телескопа...

Отрекаюсь, господи Иисусе,
Отрекаюсь, хмурый Магомет.
С разумом, как с дьяволом, в союзе
Утверждаю: благодати нет.

Нет в Иерусалиме Иордана,
Есть обыкновенная река.
Неаполитанец, я, Джордано,
Утверждаю: истина горька...

Отрекаюсь! Будут вечно трусы
Взорами глотать пустую синь.
Отрекаюсь, господи Иисусе.
Совесть мне ответствует: Аминь.

И неверие, огромное, как вера,
Передам я брату своему,
Потому что совесть - это мера,
Большего не надо никому.

                            "Функция гения заключается в том, чтобы доставлять мысли,
                             которые через двадцать лет станут достояньем кретинов".
                                                                     Луи Арагон

Ты в непорочное зачатие не верил, -
Толпа хихикала: "Мели, Емеля!"

Ты утверждал: "Земля не центр Вселенной!"
От ереси такой крестились нервно
Добропорядочные граждане с испугом
(Они про Птолемея знали туго).

"Божественной" ты истину нарёк.
Бог не услышал, Папа пренебрёг,
Когда ты с ним завёл упрямый спор.
Спор неуместный разрешил костёр.

Как водится, толпа не виновата.
Всегда претензия на истину чревата
Для претендента. Суд бывает крут,
Коль умника совсем не так поймут.

Фильтруй базар, ботан, пока не поздно.
Сквозь тернии, как говорится, к звёздам.
И прежде, чем прослыть на всю Европу,
Извольте, сударь, посетить Голгофу.

Итак. Сгорел ты. Время пробежало...
Тут, наконец, толпа тебя признала.
Допетрила толпа, что ты был прав.
А что с неё? Она, что тот жираф.

За то, что пал за истину в борьбе,
Толпа воздвигла памятник тебе.
И там, где ты пылал, за правду в споре,
Цветут цветы на площади Фиори.

Фонтан журчит, детишечки играют.
И голуби по темени шныряют.

Терпи, коли в историю попался.
А, собственно, ты для кого старался?

И пьяненький турист с тобой на "ты"...
Что ж, таково признание толпы,
Награда за твою принципиальность.

Увы, критерий истины - банальность.