Прекрасен твой восход на небосклоне, о Атон, живущий изначала жизни! 
Ты лучезарен и всемогущ, блестящ и высок над каждой страной! 
Руки наши восхваляют твой восход, и вся земля творит свою работу. 
Птицы летят из своих гнёзд, и их крылья славят твой дух!
Рыбы в Ниле прыгают перед твоим лицом, и лучи твои - внутри моря.
О Бог единый! Нет другого подобного тебе! 
Ты создал землю по своему желанию, ты один. 
Ты поставил каждого человека на его месте, 
Ты творишь ему пищу и исчисляешь время его жизни. 
Ты творишь Нил в Преисподней и приводишь его по своей благости, 
						чтобы оживить людей. 
О Атон, лучезарный и могущественный! 
Ты творишь жизнь и во всех чужедальних землях, 
Ты даруешь им Нил с неба, и он опускается для них. 
Ты в сердце моём, ты в душе моей...

Солнце лучи разливает с несущейся в небе квадриги. 
Солнце утром восходит, сверкая с пределов востока. 
Солнце, окрасив Олимп, возвращает нам день лучезарный, 
Солнце восходит - и лира ему откликается нежно. 
Солнце зашло - но волна теплоту сохраняет светила... 
Солнце - лето, осень, зима и весна, что желанна. 
Солнце - друг земледельца, ко всем морякам благосклонно.
Солнце собой возрождает всё то, что способно меняться. 
Солнцу дано весь мир озарять живительным жаром. 
Солнце - и мира, и неба краса для всех неизменно. 
Солнце - и дней, и ночей божество, конец и начало.

Порою шар, холодный наш приют,
Без Фебовых объятий остаётся,
И если чувствам свет не поддаётся,
В народе ночью этот свет зовут.

Но вспыхнет факел малый там иль тут -
И ночь в смертельном страхе прочь метнётся,
Настолько призрачна, что в клочья рвётся,
Едва огнивом в темноте взмахнут.

Земля бы никогда не породила
Её одна: земля приемлет тень,
Но образуют тень лучи светила.

О ночи пишут все, кому не лень,
И большинство при этом позабыло,
Что даже в светлячке ей мнится день.

Шар раскалённый, золотой
Пошлёт в пространство луч огромный,
И длинный конус тени тёмной
В пространство бросит шар другой.

Таков наш безначальный мир.
Сей конус - наша ночь земная.
За ней - опять, опять эфир
Планета плавит золотая...

Святое око дня, тоскующий гигант!
Я сам в своей груди носил твой пламень пленный,
Пронизан зрением, как белый бриллиант,
В багровой тьме рождавшейся вселенной.

Но ты, всезрящее, покинуло меня,
И я внутри ослеп, вернувшись в чресла ночи.
И вот простёрли мы к тебе - истоку Дня -
Земля свои цветы и я - слепые очи.

Невозвратимое! Ты гаснешь в высоте,
Лучи призывные кидая издалёка.
Но я в своей душе возжгу иное око
И землю поведу к сияющей мечте!

Над горестной землей - пустынной и огромной -
Больной прерывистым дыханием ветров,
Безумной полднями, облитой кровью тёмной
Закланных вечеров, -

Свой лик, бессмертною пылающий тоскою,
Сын старший Хаоса, несёшь ты в славе дня!
Пустыни времени лучатся под стезёю
Всезрящего огня.

Колючий ореол, гудящий в медных сферах,
Слепящий вихрь креста - к закату клонишь ты,
И гасишь тёмный луч в безвыходных пещерах
Вечерней пустоты.

На грани диких гор ты пролил пурпур гневный,
И ветры - сторожа покинутой земли -
Кричат в смятении, и моря вопль напевный
Теперь растёт вдали.

И стали видимы средь сумеречной сини
Все знаки скрытые, лежащие окрест:
И письмена дорог, начертанных в пустыне,
И в небе числа звезд.

Пью медленно медвяный солнца свет,
Густеющий, как долу звон прощальный;
И светел дух печалью беспечальной,
Весь полнота, какой названья нет.

Не мёдом ли воскресших полных лет
Он напоён, сей кубок Дня венчальный?
Не Вечность ли свой перстень обручальный
Простёрла Дню за гранью зримых лет?

Зеркальному подобна морю слава
Огнистого небесного расплава,
Где тает диск и тонет исполин.

Ослепшими перстами луч нащупал
Верх пинии, и глаз потух. Один,
На золоте круглится синий Купол.

Когда бы смертным столь высоко
Возможно было долететь,
Чтоб к Солнцу бренно наше око
Могло, приблизившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан.
Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.

И вновь и вновь взошли на Солнце пятна,
И омрачились трезвые умы,
И пал престол, и были неотвратны
Голодный мор и ужасы чумы.

И вал морской вскипел от колебаний,
И норд сверкал, и двигались смерчи,
И родились на ниве состязаний
Фанатики, герои, палачи.

И жизни лик подёрнулся гримасой;
Метался компас - буйствовал народ,
А над Землёй и над людскою массой
Свершало Солнце свой законный ход.

О, ты, узревший солнечные пятна
С великолепной дерзостью своей -
Не ведал ты, как будут мне понятны
И близки твои скорби, Галилей!

Вставай, поэт, и правдивым словом
Людей извести о моём приходе!

Скажи простым, работящим людям,
Которые ждут меня, не дождутся,

Что я иду, по росе ступая,
При слабом свете звезды последней.

Иду с Востока, от океана,
Где пенит волны могучий ветер;

Несу я миру сиянье света,
Тепло и радость несу я людям.

Пусть это скажут уста поэта -
Уста правдивого человека.

Пусть слышат это везде и всюду,
Во всех городах, деревнях и сёлах,

Пускай встречают с открытым сердцем
Предвестника дня, посланца солнца...

Из-за веков, далёких, чёрных,
Из-за могил старинных,
Из-за вершин, давно уснувших,
Из-за потоков, нёсших смерть
Всему живому,
Подобно огненному диску,
Ко мне скатилось солнце.
Под этим ярким ореолом
Жизнь встрепенулась и возликовала,
И стали танцевать на ветках листья,
Я с гимном за лучами устремились
Речные одичалые потоки.

И глубоко в земле,
Когда оно явилось - 
Я это слышал! - 
После долгой спячки
Зашевелились сонмы насекомых,
И разорвал безмолвье площадей
Народа голос.
Города,
Мигая электрическим огнём,
Гремя железом,
Звали солнце в гости.
В этот миг
Будто рукой огня,
Отбросило, как старую одежду,
Мою истасканную, тлеющую душу,
И я поверил вновь
В возможноcть воскрешенья человека.

Воистину
Солнце прекрасней всего:
Лучше девушки,
Лучше цветка,
Окроплённого свежей росою,
Лучше белого снега
И лучше, чем синее море.

Солнце - красный шар золотистый,
Шар, изливающий света потоки,
Шар, всё больше и больше растущий.

Уитмен
У солнца черпал вдохновенье:
Он душою широкой, как океан,
Творил свободные песни.

Ван Гог
У солнца черпал вдохновенье:
Пышущую зноем кисть
Обмакнув в горящую краску,
Он писал землепашца в поле,
Подсолнечник жёлтый писал.

Дункан
Откровенье снискала у солнца:
Благородным изяществом па
Она перед миром раскрыла
Естественной пластики мир.

Но солнце!
Оно всех выше,
Светлее и - красно, как кровь...

Воистину, солнце прекрасно,
Лишь оно - бессмертно!

Не тайна,
Что высокомудрый Гершель 
Предполагал, что Солнце обитаемо. 
Он полагал, что солнечные пятна -
Подобья дыр в какой-то пылкой туче 
Вкруг Солнца, а само оно не жгуче, 
И жизнь на нём, считал он, вероятна. 
Так утверждал высокомудрый Гершель, 
И хоть не прав был астроном умерший, 
Но заблуждения его понятны, 
Для этого имелись основанья: 
Он ощущал, что бытие земное 
Похоже тоже не на что иное, 
Как на отчаянное беснованье 
Непрекращаемого зноя 
Под ледяною пеленою, 
И есть ещё другое ледяное 
Непрекращаемого над районом зноя, 
И, словно саламандры, не сгораем мы, 
Но и не замерзаем, и не таем мы. 
И, даже обречённый, облучённый, 
Терзаемый и яростно пытаемый, 
Пылает разум наш неомрачённый... 
Вот почему
Почтеннейший учёный 
Мог допустить: 
"И Солнце обитаемо!"

Ты,
Как говорили,
Успокоилось...
Мало ли чего ни говорилось!
Но твоя активность вдруг удвоилась,
Если только не удесятерилась.
Да и странно, чтоб твоё пылание
Так утихомирилось бы сразу:
Я-то знаю это состояние
Плазмы, что ещё непостояннее
Твёрдых тел, и жидкости, и газа.

Это ты
Горячечно пылающим
Над моей висело головою.
Это я считал тебя летающим
Ящером, на небе обитающим,
Принимал за существо живое
Там, где в мире воющем и лающем
Не изобретённая стрела ещё
Не соприкоснулась с тетивою.

И однажды
Сделалось ты бледненьким,
Потускнело, будто догорая,
И земля моя покрылась ледником.
Но и у пещерного костра я
Оставался все-таки наследником
Никогда не виданного Рая.
	
Но и глетчеры
Ты ело поедом.
Новый зной пришёл за стужей следом,
И на степь косился монголоидом
Я, в снегах блуждая самоедом,
И не ведал, где себе построю дом,
Дом, который мне ещё неведом.

Свет твой
Тень рождал.
И верил в тени я
Много прежде, чем во что иное,-
Мне во благо было и смятение,
И склонялись звери всё смиреннее
На путях моих передо мною.
Вавилонского столпотворения
Соучастник, собутыльник Ноя,
И, мечтая птичье оперение
Укрепить, как крылья, за спиною,
Вёл я вековечное борение
Со стихией холода и зноя.

Ты
Глодало своды мои шаткие,
Ты глотало воды мои сладкие,
Иссушало древние колодцы,
И, бывало, нарождались гадкие
Дети-косоглазые уродцы.
Я не знал, откуда что берётся,
Но и эти разрешил загадки я.

Эти
Грозы, грады и циклоны,
Наводненья, превращенье живности
В падаль, чтоб насытились вороны,-
Это тоже след твоей активности,
От которой по своей наивности
Долго я не ведал обороны.

Ты,
Сполохами мерцая тусклыми,
Вспучивало бездны снеговые;
Ты вздымало вихри пылевые,
Спалена тобою Ниневия;
Это ты в годины роковые
Ужасаешь, точно око Вия.
Небеса язвят меня корпускулами,
Но сопротивляюсь всеми мускулами.
Мы двужильны, существа живые.
Неприступен с ног до головы я!

Ты
Бушуешь над моею кровлею,
Но не столь беспомощен теперь я:
Не дремлю, охотник, перед ловлею
Самого опаснейшего зверя -
Сам ловушку для тебя готовлю я!

Солнце,
Радость ты моя и горе,
Я с тобою совладаю вскоре
Не затем, чтоб над земными нивами
Ты горело шапкою на воре,
А затем, чтоб сделать всех счастливыми!

Я,
Создатель новой энергетики,
По своей преобразуя воле
Этот мир страдания и боли,
Соберу пылающие цветики,
Отдыхая на магнитном поле;
Обуздаю древнего дракона я,
Усмирю его непостоянство
И возьму под власть свою законную
Искривлённое
Пространство!

Шар огненный всё просквозил,
Всё поперёк перепалил,
И, как гружёный лимузин,
За полдень он перевалил, -
Но где-то там - в зените был
(Он для того и плыл туда), -
Другие головы кружил,
Сжигал другие города.

Ещё асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Ещё светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Ещё стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Ещё тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени, -

Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило, -
Меня же фраза посетила:
"Не ясен свет, когда светило
Лишь набирает высоту".

Пока гигант ещё на взлёте,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлён
К зениту, к пику, к верхней ноте,
И вряд ли астроном-старик
Определит: на Солнце - буря, -
Мы можем всласть глазеть на пик,
Разинув рты и глаз не щуря.

И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он, -
Зачем спешить к зениту Фебу?
Ведь он один бежит по небу -
Без конкурентов - марафон!

Но вот - зенит. Глядеть противно
И больно, и нельзя без слёз,
Но мы - очки себе на нос,
И смотрим, смотрим неотрывно,
Задравши головы, как псы,
Все больше жмурясь, скаля зубы, -
И нам мерещатся усы -
И мы пугаемся, - грозу бы!

Должно быть, древний гунн Атилла
Был тоже солнышком палим, -
И вот при взгляде на светило
Его внезапно осенило -
И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды
(Уродам имя легион)
С доисторических времён
Уроки брали у природы, -
И, глядя вверх до слепоты,
Они искали на светиле
Себе подобные черты.

И если б ведало светило,
Кому в пример встает оно, -
Оно б затмилось и застыло,
Оно бы остановило
Внезапно, как стоп-кадр в кино.

Солнце лакает росу золотым языком. 
Здравствуй, прекрасное, здравствуй, июльское Солнце!
Сколько же лет я с тобой, моё Солнце, знаком? 
Ты узнаёшь своего векового знакомца?

Я поднимаюсь навстречу тебе от костра 
И по-язычески руки к тебе простираю. 
Видишь, я снова дожил, дотянул до утра? 
Видишь, я снова с души свои страхи сдираю?

Сотни долгов вспоминал я в предутренней мгле, 
Сердце сжималось при мысли о скорой расплате. 
Это ль не счастье - проснуться и жить на Земле, 
Верить в рассвет, забывая о близком закате?!

Здравствуй, бессмертное Солнце! Гори, не сгорай!
Я - тоже искра твоя... Оттого и сгорю я. 
Знаю, не дрогнет твой лик, не плеснёт через край 
Протуберанцем, об искре сгоревшей горюя.

Падаю, падаю вверх - мчусь навстречу тебе. 
Вспыхну ещё и ещё и погасну навеки. 
Верится мне, что в твоей сохранится судьбе 
Память о крошечной искорке - о человеке.

Над городом солнце круглое очень. 
Оно улыбается, но не хохочет.
За городом солнце рыжей и комкастей, 
Смеётся, кричит деревенское "Здрасте!" 
За городом солнце с ожогом, с обманом 
Гуляет в ребячьем картузике драном. 
За городом солнце и вялит, и сушит, 
И тянет ростки за зелёные уши, 
И в тёмные корни и в яблоки льётся 
Каскадом никем не отмеренных порций, 
И в роще пасётся с отставшею тёлкой, 
А вечером сядет у ёлочки колкой...

Ностальгия и празднество плещутся в глотке натруженной.
Петухи, да пребудьте! - последние из отгоревших
искр Великого Взрыва. Небесному пламени служите.
...Смерть немых динозавров сокрыта в иззубренном гребне.

Нас петухи будили каждый день
Охрипшими спросонья голосами.
Была нам стрелкой солнечная тень,
И солнце было нашими часами.
Лениво время, как песок, текло.
Но вот его пленили наши предки,
Нашли в нем лад, и меру, и число.
С тех пор оно живёт в часах, как в клетке.

С утра в дому немыслимо светло,
И от лучей оплавилось стекло.

И как бывает именно с утра,
Темна другая сторона двора.

Но солнце повторяет старый трюк
И надо мною совершает крюк.

И вот уж мы померкли и в тени,
Теперь от света щурятся - они.

И дальше продолжается игра:
Темна другая сторона двора.

В полях росистых сумерки легли.
Темна другая сторона Земли.

Собака цепью звякнула в тиши.
Темна другая сторона души.

Отменяется летнее время,
Осеняется поле листвою
Убирается летняя обувь.
Подпирается старый штакетник,
Чтоб не рухнул от первой метели
Он в начале ближайшей недели.

Отменяется летнее время,
Обвиняется сводка погоды
В том, что ветер деревья ломает,
Рвёт проводку и крыши корёжит...
А душа примириться не может,
И не хочет, и не понимает,
Что согласно закону природы
Очевидность встаёт перед всеми:
Отменяется летнее время.

Отменяется летнее время,
И назад переводятся стрелки -
Целый час, по решенью начальства,
Целый час безвозмездно даруя!
Проведи его строя, пируя,
Размышляя... А хочешь - на части
Раздели: поброди да поплавай...
Этот час ты используй на славу,
Не учтённый дотошной судьбою, -
Целый час занимайся собою!

Те часики с эмалью, что впотьмах
Бежали так легко и торопливо,
Давным-давно умолкли. И крапива
Растёт в саду на мусорных холмах.

Тот маятник лучистый, что спесиво
Соразмерял с футляром свой размах,
Лежит в пыли чердачного архива.
И склеп хранит уж безыменный прах.

Но мы служили праведно и свято.
В полночный час нас звёзды серебрят,
Днем солнце озлащает - до заката.

Позеленел наш медный циферблат.
Но стрелку нашу в диске циферблата
Ведет сам Бог. Со всей вселенной в лад.

Было в городе во Новом во Торгу,
Об вечернях, в самый Духов день случилося...

Ай люли-люли! - льётся песенка,
Ай люли-люли! - хороводная.
Заплетися, плетень, расплетися,
Веселися, народ, оглянися -
По земле весна переходчива,
В небе солнышко переменчиво.
Вот тускнеет оно, будто к осени,
Вот венец-лучи с себя скинуло,
Вот убрус, шитый золотом, сбросило,
Стало месяцем малым, сумЕречным, -
И рога у него задымилися,
И легла по земле тень багровая,
И проглянули звёзды, что в полночи...
Испугалися тут новоторжане -
Стали вече звонить во весь колокол...
А князь Юрий Смоленский дослышливый:
Как ударили в колокол, так он нА площадь.

Шапку снял, поклонился очестливо
И повёл с миром речь княженецкую:
"Господа новоторжане, здравствуйте!
Вот господь посылает нам знаменье,
Да его убояться не надобеть:
Убоимся греха непрощённого..."
Говорил князь, а вече помалчивало,
В перепуге всё кверху посматривало:
Глядь - ан солнце и вспыхнуло полымем
И опять разыгралося по небу.

"Экое диво! Клим Сидорыч! Глянь из оконца!
В полдень стемнело, ей-богу! Ведь убыло солнца.
В небе ни тучки, ни-ни. .. то есть - пятнышка нету, -
Ради чего ж недоимка господнего свету?"
- "Эх, голова, голова! Ничего-то не знает.
Временем это затменье такое бывает".
- "Эва! - А кто ж там на солнце потёмки наводит?"
- "Это, по книгам, вишь - солнце за месяц заходит".
- "Полно, Клим Сидорыч! Эк ты неладно ответил!
Солнце ведь - светлое солнце, и месяц-то светел, -
Как же бы сталось, что свет как со светом сдвоится -
Не светлоты прибывает, а темень родится?"
- "Истинно так. Не хули моего ты ответа!
Верь аль не верь, а и свет пропадает от света.
Ну, да, примером, - ты в толк не возьмёшь ли скорее?
Ум - дело светлое, разум - ещё и светлее,
А в голове-то ведь тёмно становится разом,
Если случится, что ум в ней заходит за разум".

"Швейцар! Вот на! Возьми билет,
	Да сделай, братец, одолженье,
Скажи, куда идти?" - "Уж кончилось затменье". -
"И астроном ушёл?" - "Он здесь!" - "Так нужды нет.	
	Он по знакомству не откажет
И на просторе всё мне сызнова покажет!"

В то лето народное горе
Надело железную цепь,
И тлела по самое море
Сухая и пыльная степь,

И под вечер горькие дали,
Как душная бабья душа,
Багровой тревогой дышали
И Бога хулили, греша.

А утром в село на задворки
Пришел дезертир босиком,
В белёсой своей гимнастерке,
С голодным и тёмным лицом.

И, словно из церкви икона,
Смотрел он, как шёл на ущерб
По ржавому дну небосклона
Алмазный сверкающий серп.

Запомнил я взгляд без движенья,
Совсем из державы иной,
И понял печать отчужденья
В глазах, обожжённых войной.

И стало темно. И в молчанье,
Зелёном, глубоком как сон,
Ушёл он и мне на прощанье
Оставил ружейный патрон.

Но сразу, по первой примете,
Узнать ослепительный свет...

Как много я прожил на свете!
Столетие! Тысячу лет!

Кошачьей походкой, не тратя речей,
Из мрака выходит Царица Ночей.
Без свиты, одна, невзирая на свет, -
Сегодня ничто для неё не запрет.
Идёт напрямую, хоть стража не спит...
Там Огненный Цезарь на троне сидит.
Сказал ей астролог Абу Халаим:
"Сегодня, сегодня он будет твоим!"

У престолу она подошла не спеша...
А Цезарь смотрел, как она хороша,
Как белую маску царица сняла,
И алые губы к губам поднесла,
Как вздрагивал плащ на кофейных плечах,
Как плавилась страсть в её тёмных очах...
И он заглянул в эту влажную тьму,
И многие тайны открылись ему.

Кто видел деянье Царицы Ночей,
Рискует лишиться любимых очей,
Поскольку нельзя никогда никому
Смотреть, как пьёт Цезарь прохладную тьму
С пронзительно алых насмешливых губ
И видит впервые не сверху, а вглубь.
И катится тихо по тёмным холмам
Златая корона, бесценнейший хлам...

И он не жалел ей живого тепла.
Но горькой слезою минута текла,
И кончился миг, предназначенный ей.
Неслышно уходит Царица Ночей.
Под белою маской Царица Ночей...
А Огненный Цезарь, как прежде, ничей.
Лишь тёмные пятна на коже хранят
Её поцелуев божественный яд.

В лунной горелке времени
Солнце зажгло фитиль.
Солнечное затмение -
Это любовь светил!

Снова на Млечной улице,
Прямо средь бела дня,
Солнце с Луной целуются,
Видом своим пьяня.

Манит Селена чарами,
Счастье созрело - жни!
Дарит кольцо венчальное
Деве своей жених.

Рвы не страшны и рытвины -
Даль всё равно светла.
Что же в окно раскрытое
Грустно глядит Земля?

Оно затмилось! Горе! Горе!
Народы стонут, плачут - море
Уже из слёз волною плещет.
Глядят на небо и трепещут
Людские толпы, полны страха,
Боясь неведомого краха.

Тускнеет день. Уж от светила -
Лишь узкий серп. Его затмила
Густая тень;
Вот-вот и ночью станет день.
И в той ночи кошмар всех ждёт -
Земля сойдёт с своей орбиты!..
О, горе! Горем все убиты
Стоят, не сводят с неба глаз.
Вот и последний луч угас:

Молитвы, вопли и стенанья,
Смех истеричный и рыданья
В едином жутком гуле слились.
Но: Вдруг вершины озарились...
И меркнет тени одеяло:
И снова солнце засияло!

*   *   *

Идёт к концу двадцатый век,
Но так же тёмен человек.
А почему, кто даст ответ:
Науки - тьма, а Знанья - нет?

Уже я вижу
	времени конец,
начало бесконечного забвения, 
но я хочу
	сквозь чёрный диск затменья 
опять увидеть солнечный венец.

В последний раз
	хочу я облететь
моей любви тускнеющее солнце 
и обогреть
	свои дубы и сосны 
в болезненной и слабой теплоте.

В последний раз
	хочу я повернуть 
свои Сахары и свои Сибири 
к тебе
	и выкупать в сияющем сапфире 
свой одинокий, свой прощальный путь.

Спокойного
	не ведал Солнца я 
ни в ледниковые века, ни позже. 
Нет!
	В волдырях,
		в ожогах,
			в сползшей коже 
жил эту жизнь, летя вокруг тебя.

Так выгреби
	из своего ядра 
весь водород,
	и докажи свой гений, 
и преврати его
	в горящий гелий, 
и начинай меня сжигать с утра!

Дожги меня!
	Я рад такой судьбе. 
И пусть!
	И пусть я догорю на спуске, 
рассыпавшись,
	как метеорит тунгусский, 
пылинки не оставив о себе.

Вселенское событие в природе -
Не отменить и не предугадать. 
Всё замерло при солнечном восходе -
И я гляжу на эту тишь и гладь.

И я причастен к этой вечной шири 
И к этой бесконечной глубине, 
Ведь без меня совсем иначе в мире 
Всходило б наше солнце, чем при мне.

Вот солнце над землёю поднялось, 
Движенье утреннее всюду началось. 
Согрет и каждый лист, и каждый из людей: 
Молитвенник-монах, безбожник убеждённый, 
И праведник, духовно окрылённый, 
И недостойный быть живым злодей -
Никто не оказался обойдённым. 
Для сердца чуткого великий в том намёк:
Как солнышко не может не светить, 
Так чистая душа не может не любить -
Неистощим лучей её поток.