Великолепное, державное Светило,
Я познаю в тебе собрата-близнеца,
Чьей огненной груди нет смертного конца,
Что в бесконечности, что будет и что было.

В несчётной тьме времён ты стройно восходило
С чертами строгими родимого лица,
И скорбного меня, земного пришлеца,
Объяла радостная, творческая сила.

В живом, где грузный пласт космической руды,
Из чёрной древности звучишь победно ты,
Испепеляя цепь неверных наших хроник, –
И я воскрес – пою…

Чтоб увидеть хоть единым глазом,
что он сотворил на день седьмой,
Бог провозгласил: "Да будет... плазма!" - 
Солнце воцарилось над Землёй.
И, прищурив очи в ослепленье,
Бог взирал, не закрывая рот,
как сияньем брызжет во вселенной
водородный тот водоворот.
Так оно описано в завете, 
но не всё придуманное тут: 
дует с Солнца водородный ветер... 
Дует ветер во все стороны 
космоса, рождая звездопад, 
ионы, электроны и протоны,
как огни бенгальские, летят.

Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости,
Вернее, по стольку разлито,
Кто сколько способен взять:
В травинку и прутик - поменьше,
В большое дерево - больше,
В огромное дерево - много.
Спит, затаившись до времени:
смотришь, а не видать.
Голыми руками его можно потрогать,
Не боясь слепоты и ожога.
Солнце умеет работать. Солнце умеет спать.
Но в тёмные зимние ночи,
Когда не только что солнца -
Звезды не найдёшь во Вселенной
И кажется, нет управы
На лютый холод и мрак,
Весёлое летнее солнце выскакивает из полена
И поднимает немедленно
Трепещущий огненный флаг!..

Вновь
Колокол где-то в ночи занабатил,
И тихо монаху сказал настоятель:
- В соседнем аббатстве!
Всё это от пятен!
Но смысл их не всем и поныне понятен.
Когда Галилей на них брови взлохматил,
То времени даром и Шнейер не тратил.

- О ком говорите, отец настоятель?

- Об иезуите!
Доносчик, предатель,
Всегда и везде Галилея хулитель,
Он был отрицателем солнечных пятен!
Коль скоро для Церкви сей факт неприятен,
То Шнейер сказал: нет ни дыр и ни вмятин
На Солнце, а неких плывёт череда тел
Меж нами и Солнцем!
Но я, настоятель обители тихой, покоя рачитель,
Отнюдь никакой не колдун, не гадатель,
Небесного свода простой наблюдатель,
Заметил, что злаков крылатый губитель,
И червь, ароматных плодов истребитель,
И вихри, и бешенство яростных градин,
И голод, и мор, и кишение гадин -
Зависят от пятен!

Знойно… активное Солнце и гребень лета…
Роз аромат…
Соприкасается с влажным лицом планеты
мир саламандр.
Мечет слепящие иглы, сполохи множит
огненный ёж,
распространяя по нежной эфирной коже
крупную дрожь.
Весело Солнцу!.. его сотрясают спазмы —
гелиосмех.
И облекается ветер лучистой плазмы
в облачный мех…

Между полянами млечной холодной влаги,
снежной пыльцы
в тундре небесной растёт серебристый ягель,
бродят песцы.
Зимними снами повисли, сплелись, застыли
арки, мосты,
страуса перья и перья морских лилий,
пёсьи хвосты.
Кронами пиний и сосен, спалённых нами,
взятых туда,
стеблями, струями, странными письменами —
в небе вода…

Всё неподвижно, (стремительно!..) напряжённо
там, наверху,
в кольца завитом, нечёсаном, протяжённом
козьем пуху.
Пламени с платиной и синевой слиянье
в жидкий кристалл —
как обещание скорых ночных сияний
в этих местах…
И в помраченье рассудка, в объятьях грозной
страсти огня,
тянут к нему трёхметровые плети розы
день ото дня.