Гудел торжественным набатом
апрельский мир. Какой из дней
с двенадцатым поставить рядом
за всю историю людей?

Вокруг планеты ликованья
прошла приливная волна.
Все поощряла упованья
и все дерзания она.

Читаю старые газеты.
Полны наивного огня
стихи, которыми поэты
откликнулись на злобу дня.

Глазок лишь только приоткрыли
учёные в немой покой,
а трубадуры вострубили:
Стожары? Марс? – подать рукой.

На поэтическом разбеге
самим себе крича «ура»,
уже Юпитера и Веги
достигли эти мастера.

Они вколачивали в строки,
как сопричастности деталь,
словечки «дюзы», «гироблоки»
и прочую лихую сталь.

Сказать погромче, покрасивше
страсть как хотелось про полёт,
жизнь человечью озаривший
с иных углов, иных высот.

Ещё придёт осмыслить это
событье дерзкое пора.
И стартовый сполох ракеты
погаснет вскоре у поэта
на зорком кончике пера.

И зрением души глубинным
почувствует, как мчится свет
по расстояниям пустынным
немеренные тыщи лет.

Из байконурской глухомани
провозгласил всемирно он
о том, что начали земляне
отсчёт космических времён.

Свершён планетный подвиг века,
полёт не только одного
отчаянного человека –
взлёт человечества всего.

Друг друга чувствуя сердцами,
семьёю были мы одной.
И не при нас, а вместе с нами
летел «Восток» сверхскоростной.

Как дерево с горящими корнями,
земли частицу за собой влача,
уходит ввысь железная свеча
и тает над зелёными полями.

Усыпан неусыпными огнями
свод неба, словно чёрная парча.
Скользит корабль по лезвию луча,
и вот уже рассвет настигнут нами.

В обычный день так возникает дата –
и в веке наступает перелом.
Какая даль землянами объята!

Здесь каждый миг полёта незнаком.
Мы в высоте. И словно знак возврата
крылом земли лежит ракетодром.

Человек –
в космосе,
человек –
в космосе!
Звездолёт
вырвался
с неземной скоростью.
У него
в корпусе
каждый винт в целости.
Человек
в космосе –
это Пик Смелости!

Не за звон
золота,
а за мир истинный —
в пустоту
холода
он глядит пристально.
Он глядит
молодо –
человек в космосе,
светит
Серп с Молотом
на его компасе.
Больше нет
робости
перед тьмой вечною,
больше нет
пропасти
за тропой Млечною.
Наверху –
ждут ещё:
мир планет светится,
скоро им
в будущем
человек встретится!
Из сопла
проблески
в свет слились
полностью.
Как желты
тропики!
Как белы
полюсы!
Океан вылужен
чешуей
синею,
а Кавказ
выложен
вековым инеем.
Человек в космосе –
это смерть
косности,
это жизнь –
каждому
с молодой жаждою!
Это путь
радугой
в голубой области!
Это мир
надолго
на земном глобусе.
Это жизнь
в будущем,
где нам велено.
Это взгляд
юноши
из страны Ленина.

Всех сердец
сверенность –
на его компасе.
Это –
наш первенец,
человек в космосе!

…В глухой провинции Вселенной
Планет, что снегу, намело.
На космонавта смотрит Ленин
С портрета дружески светло.
В глазах спокойное вниманье,
И утвержденье,
И вопрос,
И дорогое пониманье,
Насколько этот путь непрост!
Враги нам гибелью грозили
И нашей гибелью клялись.
Легко ли лапотной России
Взбираться было в эту высь!
Легко ль,
Прорвавшись в эти дали,
Где смерть и вечность
В двух шагах,
Пространств и времени скрижали
В своих удерживать руках?!

Завидной чести удостоен,
Ведёт корабль среди планет
Великий труженик, и воин,
И революции полпред.
На космонавта смотрит Ленин
С портрета дружески светло.
В глухой провинции Вселенной
Планет, что снегу, намело.

На бриге, рождённом из дыма и грома,
Не он ли к Луне улетал с космодрома?
Но взгляд, где укрылся огонь метеоров,
Смущается вспышек в руках репортёров.

– Скажите, нельзя ли в блаженном порыве
Похлопать комету, как лошадь, по гриве? –
Но лётчик молчит (предоставив поэту
Восторженную снисходительность эту).

Хотя – космонавтики раннею ранью –
И вправду он был за неведомой гранью,
Ему – молчаливому – кажется странным
Так часто докладывать о несказанном.

Я спустился сквозь облако перистое,
и оказалось – герой…
Выпало мне первенство –
первым мог быть и второй.
Слава была подлинная,
славы было полно,
но следующего подвига
мне не суждено.
Меня охраняют от гибели,
живого отлили в медь.
Я тяготения имени
не в силах преодолеть…
Неужто почётным праведником
показываться в толпе
и стариться памятником
самому себе? –
речи, приёмы, застолья
на весь отпущенный век…
Но я ведь не только история,
я живой человек!
Простите меня, начальники,
Родина и народ,
позвольте вы мне нечаянный
ещё хоть один полёт!
Полна моя молодость истиной,
что верить нельзя в предел…

Не вынес я славы пожизненной.
Я жить перед смертью хотел.

Американский с советским
сошлись корабли на орбите.
Этот полёт совместный
давно Циолковский предвидел.
Трудились – впервые в Истории –
там, где звёзд многоточие,
в космической лаборатории
двух держав звездолётчики…
В Калуге на улице Брута,
в Москве на Садово-Спасской
начало звёздных маршрутов,
тогда казавшихся сказкой.
Ещё наша Родина Азией
считалась у западных стран,
ещё в Европе фантазией
считали ленинский план.
Ещё не забылась Гидра,
что с плакатов кричала,
когда под именем ГИРДА
возникло это начало.
Слово ГИРД, чьё значение
прочтёте в журнале, в книге ли:
Группа изучения
реактивных двигателей, –
тогда на листе фанеры
читалось в подвале старом:
Группа инженеров,
работающих даром.
Так вспомянем же добрым словом
под ярким советским солнцем
Цандера с Королёвым
и всех друзей-циолковцев!
Это они в подвале
долго ломали голову:
«Где для новой детали
взять серебра или олова?»
У бабок, преданных богу,
выпрашивали кресты,
чтоб стали в нашу эпоху
явью наши мечты.
Бросали в тигель без возгласа
ложечки из сервизов,
чтоб нас улыбкой из космоса
приветствовал телевизор…
Славя звёздных пилотов,
выращенных нашей планетой,
вспомним тех, кто работал
над первой пробной ракетой!