Светили звёзды, но - молчали
над бездной вздыбленной земли,
от их космической печали
с ума сходили короли.

Им поклонялись иудеи,
их возводили в божество,
но меркли все почти идеи
с попыткой знать их существо.

И вот один чудак с планеты
с простым названием Земля
их путеводные секреты
раскрыл всего за четверть дня.

Он взял перо, как меч из ножен,
и хладнокровно произнёс,
что Космос будет уничтожен
для зарожденья новых звёзд.

Смотрел властитель мутным оком -
надменно, грубо, свысока...
И нарекли в тот час Пророком
за дерзновенье чудака.

          II.

Уезжаю, чтоб вновь
через год, через два, через три ли,
возвратиться сюда,
на прогретый гезлёвский песок,
отсчитав по столбам
задымлённые в сумерках мили
и вдыхая с тоской
потонувший в лиманах восток,

где над блеклой травой
чуть заметно горит Бетельгейзе
и сидят рыбаки
на дощечках, спокойно куря;
где ночную луну,
словно высохший кафельный гейзер,
омывает волной
сквозь невзрачные листья заря;

где нам снились с тобой
древних греков гончарные печи
и смеялся ребёнок,
цепляясь за тросик кормы;
где, светясь, паруса
поливали латунью на плечи
и от крымской жары
хоть немного хотелось зимы.

Уезжая, всё жду
своего запоздалого рейса:
после шторма, в ручье
кувыркается жук-плавунец,
и блестит под луной
в тупике чуть заметная рельса,
и, вздымая простор,
серебрится небесный корец.

...Я напьюсь из него -
и когда-нибудь радостно, тихо
на апрельской заре
или в стылую зимнюю глушь
о далёких мирах
зашуршит на ветру облепиха.
И вселенская даль
потечёт, словно синяя тушь.

          I.

Шумит вечерняя дорога,
и, обходя земную ось,
луна, продрогшая немного,
луна, стеклянная насквозь,
вплывает в зимний перелесок,
в дымок искристо-золотой,
где ветер северный не резок:
пропитан пеплом и смолой
сосновых лап, зажатых настом,
стволов почти трухлявых слив;
где за дорогой, за контрастом,
овраг привычно молчалив
и в снежной кисти барбариса
багряны капельки-следы;
где вновь невидимая риза -
дорожный пар - течёт в сады
и, прикипев к кирпичной кладке
знакомых стен, нисходит луч,
а голоса уже не хватки
и отсвет огненно-колюч;
где, отблестев капелью редкой
едва оттаявших берёз,
тенисто-алой крупной сеткой
зажёгся снег - многоголос
в своём тугом глубинном хрусте
за тёмно-звёздной пеленой -
и нет уже ни звонкой грусти,
ни редкой радости земной,
а есть привычные начала,
есть что-то выше, чем строка,
как нас, творцов, ни обличала
молва живая свысока:
вся жизнь - под натиском Вселенной
смыкает странствий рубежи,
являя миру звук степенной
и проницательной души,
души, летящей по старинке
к своим мирам, в иной покой,
как диск галактики-пластинки
под чьей-то вскинутой рукой...

Рассвет. Без пятнадцати восемь.
Едва ощутимый дымок.
А звёзды, упавшие оземь,
Прицельно глядят на восток.

Вращается чёрное небо, -
Вращаясь, дрожит Бытие;
За городом злобно-свирепо
Машина гудит в колее.

И вдруг - свет далёкой крупицы
Вонзается в зарево крон...
Играя, две хищные птицы
Закрыли на миг Орион. 

          I. Арктур

Вечерний сквер тернист и хмур,
а в зыбкой проседи тумана
гигант, по имени Арктур,
пылает огненно, багряно:

взлетевший едко-горький дым
вплетён в его ночное лоно:
Он был в строке воспет Толстым -
под скрежет дальнего вагона.

Медвежий страж в хвосте ковша,
несущий тысячи пульсаций.
И сотни раз летит душа
к нему в порыве экзальтаций.

          II. Бетельгейзе

Неповторимо, скверно, гордо,
хвостами целя в блеклый свет,
кометы облака Оорта
хранят немало лютых бед.

За далью Солнечной системы,
где атмосфера - сущий ад,
как будто выцветшие клеммы,
гиганты красные горят.

Один из них - как луч на рельсе
сквозь миллионы чёрных сит:
Когда взорвётся Бетельгейзе,
нам испытанье предстоит.

          III.Сириус

          Много лет назад Сириус пролетал близко к Солнцу.
          Так инопланетянепобывали на Земле.
                    Из TV-передачи


Ты манишь взгляд холодным блеском,
далёк, но всё-таки красив,
когда летишь над перелеском,
искрясь в листве высоких ив.

Вновь, обходя пути земные,
ты смотришь с огненных высот
на пирамиды слюдяные
и вихря чёрный разворот.

Кровав и зол, мудрец ли, старец,
предвестник вещего Христа,
вобрал пустынь песчаный сланец
в свои остывшие уста.

И вдоволь - ужас потрясений
среди морей и острых скал...
Не ты ли ад землетрясений
в проклятьях с неба посылал?

Горишь над бездною заката,
далёк и слаб, но сердцу мил,
ведь ты, о Сириус, когда-то
бок о бок с Солнцем проходил.